Мое радио

Воспоминания Веры Александровны Соколовской

Может, и вправду пришло время воспоминаний…

В 2005 году где-то в июне я записала свою последнюю программу и больше к микрофону не садилась. Запись в трудовой книжке об уходе со штатной должности на Радио России» «в связи с выходом на пенсию по возрасту» был сделан тремя годами раньше – в 2002-м, а первая строчка «зачислить на временную работу радиокорреспондентом» Горьковского областного Отдела радиоинформации датирована июлем 1954 года. Округляя дни, месяцы и годы, выходит, что проработала я у микрофона полвека.

Прочитает это кто-нибудь из молодых и глазам не поверит: 50 лет в одной профессии – какая скука, замшелость, никакой тебе динамики и свежего ветра перемен. Долгий это разговор. За полвека столько в нашей жизни было перемен, такие задували ветра от «умеренного до сильного», до штормов и ураганов, столько рядом прошло людей: работали, взрослели, спорили, расходились, теряли, находили, делили дорогу и застолье, провожали навсегда. В той самой трудовой книжке − в советское время важнейший был документ − много чего понаписано: менялись названия ведомств, должности, толстый вкладыш повествует о разных похвалах, поощрениях, наградах, а в сухом остатке все равно прочитывается одно только радио. Десять лет в Горьковском радиокомитете, потом – Москва: двадцать пять лет, связанных с радиостанцией «Юность». Потом – новая Россия и новое демократическое «Радио России». До самого исхода. Где, в какой небесной книге было определено мне это предназначение? А ведь было…

В последних числах августа 1939 года, когда уже был готов портфель первоклассника, и щеки мои надувались от гордости – я иду учиться, вдруг позвонили из школы, куда я была определена на учебу и сообщили маме, что она должна вместе со мной явиться 31 августа в указанный час в радиокомитет и принять участие в передаче, посвященной 1-му сентября. Подробностей этого события и как оно обсуждалось в семейном кругу, я не помню, теперь только могу предположить, что мама моя была известная в районе общественница, может, кто-то по этой линии и назвал ее фамилию, ну, а я, как приложение, попала, как говорится, в нужное время в нужное место. Мама сочинила мне небольшой текст выступления про то, как я мечтала о школе, как я к ней готовилась, как мне понравилась моя школа № 8 на Советской площади (это прежнее название площади Минина), где я буду учиться. Текст я быстренько запомнила, поскольку читала уже бойко, и мы отправились в Дом Связи, где тогда находилась радиостудия. Не помню, кто нас тогда встретил, наверное, та тетенька была редактором передачи; она показала нам две студии − одну, поменьше, за стеклом, другую – огромную, куда нас завели и усадили вокруг стола, на котором стояли неведомые мне «штучки»; нам объяснили, что это микрофоны, куда и следует говорить. Потом в студию вошел невысокого роста мужчина, по-хозяйски прошел к столу и сел прямо перед микрофоном.

− «Познакомьтесь, − сказала женщина-редактор, − это наш диктор Николай Иванович Черемных, он будет с вами беседовать». Я смотрела на диктора во все глаза. Николая Черемных я знала давным-давно. Вернее, его голос. С его голоса начиналось утро в нашем доме. Он звучал из черной тарелки репродуктора, он здоровался, рассказывал о погоде, сообщал, разные новости, правда, мне, ребенку, тогда это мало о чем говорило, еще этот голос читал газеты, объявлял музыкальные номера, представлял разные другие голоса. Словом, он был. Голос был живым человеком, только незнакомым. Взрослые говорили не раз, что «наш Черемных» не хуже московского Левитана. И вот теперь этот невидимый голос, как в сказке, ударился о землю и обернулся добрым молодцем. Не хочу выдумывать определение своему ощущению… семидесятилетней давности, помню только, что я с вполне детской непосредственностью спросила: «мой голос тоже попадет в эту штучку?» Все засмеялись, а диктор совершенно серьезно ответил: «Обязательно, тебя услышит весь наш город и область. А теперь, − сказал он, − полная тишина в студии. Приложил палец к губам и показал на загоревшуюся над столом надпись:

«Микрофон включен!»

Вот так, 31 августа 1939 года был включен мой микрофон.

Сами понимаете, эта фраза – журналистский образ, потому что после этой истории про радио как профессию, я и думать забыла. Заканчивала школу, училась в университете и, скорее готовилась преподавать литературу и русский язык в школе, чем заниматься журналистикой, да еще на радио. Почему-то мне казалось, что радио это и есть диктор, ведущий передачи у микрофона, что представлялось мне, по правде говоря, мало интересным занятием. Кстати, Николай Черемных в то время все еще звучал из черной радио-тарелки.

Но оказалось, что в школе меня, свежеиспеченного специалиста, совсем не ждали. Историко-филологический факультет Университета давал весьма приблизительное педагогическое образование, школы охотнее пополняли учительский контингент выпускниками пединститута. Мой диплом с преобладанием отличных оценок никого не поражал, а наличие пятимесячного ребенка, напротив, сильно напрягало. Несколько встреч с директорами городских школ окончились ничем. И тут однажды на благословенной нашей Свердловке (ныне Покровка), как раз возле университета повстречался мне Володя Малюгин, тоже выпускник, закончивший факультет годом раньше. Поболтали о том, о сём. Он работал в «Ленинской смене» и в голосе его уже звучали уверенно − покровительственные нотки. «Да брось ты заморачиваться с этими школами, − сказал он. – Сходи на радио, там, я слышал, есть вакансии. – Диктором работать? – уныло спросила я. – Почему диктором? Там и редакторы есть, и корреспонденты, обыкновенная журналистика, только со своей спецификой…» Идея моего коллеги упала на благодатную почву. Был у меня чудесный родственник – отец мужа, известный драматический актер Владислав Александрович Соколовский, любимец горьковской публики. Поговорила я с ним вечерком, отыскал он телефон главного человека в радиокомитете, позвонил и попросил, по возможности, посодействовать молодому специалисту.

Через день-другой я сидела в кабинете Михаила Александровича Чернышова, который подробно расспрашивал меня… о чем? Да обо всем: что читаю, чем увлекаюсь, как представляю себе журналистскую работу, писала ли куда-нибудь? – Тут я ответила с полным пониманием проблемы: «Писала. В стенную факультетскую газету. У нас была особенная, ни на что не похожая стеннуха!» Чернышов понимающе улыбнулся… Результатом визита была та самая запись в моей первой трудовой книжке: 8 июля 1954 г. Зачислить на временную работу радиокорреспондентом. Приказ № 109 от 7 июля 1954 года. Начальник Отдела радиоинформации М.Чернышов. Давно уже нет в живых этого человека, а я помню его, доброжелательного, спокойного, умеющего внимательно слушать и решения принимать не по подсказке.

Словом, по нынешней терминологии, я «зацепилась». В течение первого моего рабочего года в радиокомитете несколько раз менялись кадровые возможности и менялись записи в трудовой книжке: куда-то меня передвигали, переводили, месяца полтора была я даже на дикторской должности, но продолжала работать, обучаться, набираться опыта. Думаю, личность руководителя многое определяла в коллективе: обстановка в редакции была вполне доброжелательная. Меня, неумёху, учили все, с кем я соприкасалась по работе: корреспондент Анатолий Ефремович Еремченко казался мне пожилым, а он, хотя и был ветераном войны, и в журналистике успел поработать, едва разменял «полтинник»; Игорь Львович Чинский заведовал нашим звукозаписывающим цехом, где работали замечательные парни – звукооператоры Борис Цыганов и Володя… не припомню фамилию. Они откликались на любые мои «радиофантазии», искали и находили возможности сделать запись в самых неприспособленных условиях, отмонтировать ее, довести до эфира. Вещательной аппаратной долгие годы и после моего ухода заведовала Ирина Федоровна Сухонина, а рядом с ней – Рива Яковлевна Комиссарова – всех помню, всем благодарна за науку, за дружбу в те мои первые радио-годы. Прочно впечатался в память в ряд моих наставников Вениамин Григорьевич Менхен. Он стоял у истоков горьковского радиовещания, заведовал отделом художественных передач, с его именем во многом связан высокий уровень вещательной продукции, которой отличалось горьковское радио. Вениамин Григорьевич внимательно присматривался к моей работе, мягко прививал хороший вкус в оформлении передач музыкой, звуковыми эффектами, постепенно привлекал меня к работе своего отдела, хотя через год-другой после вступления в профессию мне уже доверили самостоятельно делать молодежные программы, на которых я и доросла до должности редактора отдела.

Но это случится не сразу. Сначала был первый рабочий день в неведомой мне профессии, в новом коллективе и вообще в новой жизни. Встретила меня быстрая моложавая женщина, представилась: Нина Сергеевна Кулёмина, заведующая отделом, привела меня с собой в кабинет главного редактора, уже знакомого мне Михаила Александровича, где проходила ежедневная летучка. Мало что я понимала из тех разговоров, помню, что было все чертовски интересно! Ничегошеньки ведь я тогда не представляла ни в журналистской работе, ни в радиопроизводстве, а тут разговоры про информацию, оперативность, какие-то накладки в технике. Кого-то хвалили, кому-то строго замечали, дескать, надо работать внимательнее. «С такой летучки у нас начинается каждый рабочий день, − заметила после окончания Нина Сергеевна. − Опаздывать нельзя».

Смешное было у меня первое задание. Нужно было подготовить информационную заметку о том, как работают в пору летних отпусков городские библиотеки. «Ясно?», − глядя поверх очков спросил Михаил Иванович Ефимов, заведующий отделом информации, строгий дядька без пиджака и в черных нарукавниках. Я кивнула, разъяснений никаких не попросила, ноги – в руки – и отправилась по библиотекам. Три дня ходила, отсижу на летучке и − вперед! Расспрашиваю библиотекарей, записываю факты, цифры, фамилии в блокнот, блокнот пухнет, я довольна, библиотекари – тоже, такое внимание к их скромной работе!.. Потом принялась писать, сочиняю страницу за страницей, приношу Ефимову. «Это что? – спрашивает. − Статья про библиотеки…говорю. – Про какие библиотеки? − Так вы же меня посылали…» Вижу, начальник напрягся. Он и думать забыл про задание, выданное неопытной сотруднице. Прочитал написанное. «Это не информация, а целый очерк. С этим – к Нине Сергеевне в отдел пропаганды. – Так вы же меня посылали… − Я, говорит, никуда тебя не посылал, велел собрать информацию по телефону минутки на полторы, а здесь одних размышлений на десять минут». Кулёмина мое произведение тоже почитала и спокойно объяснила, чем отличается информация от корреспонденции, как собирать материал для того и другого. Нина Сергеевна до радиокомитета работала редактором районной партийной газеты, была журналистом с большим опытом, с людьми тоже умела общаться, ее уроки были для меня первой ступенькой в школе профессии. Она меня и в будущем так никуда от себя и не отпустила, держала сначала под своим крылом, спрашивала строго, но забот со мной у нее вобщем-то не было: я быстро оперялась, фонтанировала идеями, работа, найденная случайно, пришлась мне вполне по мерке. Позже в структуре отдела пропаганды выделили сектор передач для молодежи, потом добавили туда детские программы, словом, обрела я некую творческую самостоятельность.

Год за годом шло накопление опыта. Не только профессионального – житейского. Как же мало, оказывается, я знала и видела к своим 23 –м годам. И трудовой опыт у меня был всего лишь школьный и студенческий, когда на первом курсе ездили на картошку. Теперь жизнь понемногу открывалась передо мной. Сколько же я повидала за эти годы. Исколесила область с юга на север и с запада на восток, дороги в те, пятидесятые, были…ох, какие! В редкий район ходили автобусы, пригородные поезда едва тащились – до Балахны − часа полтора, а до Уреня и вовсе полночи. Путешествовала я и на крестьянских розвальнях по зимней санной дороге, в кузове грузовика, который, погружаясь по самый кузов, хлюпал по весенней распутице, реже – на редакционной машине с выездной техникой и оператором, практически никогда – на самолете, местной авиации в те годы просто не было.

Это теперь радиожурналисты носят магнитофоны в барсетке или в косметичке – они размером чуть больше сигаретной пачки. Первые наши репортерские катушечные магнитофоны весили килограммов восемь, для женского плечика это был вес, и к тому же они то и дело выходили из строя. Потом техника стала совершенствоваться, облегчаться в весе: пять килограмм, четыре… Но все равно я эту технику терпеть не могла, все норовила поехать на запись с оператором, чтобы руки не были связаны и голова свободна от мыслей о качестве записи. Звукооператоры наши тоже натаскались тяжестей. В первые годы моей работы оператора на выездную запись снаряжали всем цехом: тяжеленная аппаратура, какие-то кофры, подставки, аккумуляторы – на случай отсутствия сети питания. Нередко Борис с Володей отправлялись «на дело» вдвоем. Позже из Москвы пришла чудо-техника западной разработки, аппарат назывался «Награ», качество давал отменное, весил несколько килограммов, и оператор щегольски забрасывал его на плечо.

Сама практика записи была у нас весьма непростая. Человеку, приглашенному к микрофону, сочинялся текст. Редко выступающий писал его сам, чаще – корреспондент, предварительно поговорив со своим героем, набрасывал ему этот текст «от первого лица». Если запись происходила в редакции, текст просматривался вышестоящими редакторами, каждый норовил что-нибудь поправить, внести дополнение; потом текст перепечатывался набело и вручался выступающему для зачтения у микрофона. Потом на летучке оценивался достигнутый эффект: «текст пробубнил…» или: «читал, как разговаривал…» Вот эта оценка не давала мне покоя: «А почему нельзя просто записать человека без всякого подготовленного текста, в свободной беседе, а потом подмонтировать, если будут запинки. Толком мне никто не мог объяснить, почему нельзя». И вот однажды…

Поручили мне сделать передачу об одном книжном сормовском магазине, где директорствовал известный в городе книгопродавец Савелий Михайлович Белявский. Я так хорошо запомнила его фамилию и имя, еще и потому, что потом долгие годы приятельствовала с его сыном Леонидом Белявским, драматическим актером и режиссером. Приехали мы с оператором в магазин, походили, посмотрели, кое-что я записала в свой блокнот, а потом скомандовала: «Мотор» − оператору, и «Спокойно, спокойно» − себе. Часа два мы вели запись, какую-то официальную часть, потом разговоры с директором, продавцами, читателями-покупателями. И − никакого текста. Несколько раз во время записи оператор, сидевший в наушниках, показывал мне большой палец, что, надо признаться, меня ободряло – я всегда наблюдала за тем, как реагирует оператор на то, что он слышит. Привезли мы запись в редакцию. Теперь я нахлобучила наушники и на два дня засела за расшифровку текста, переводя его с пленки на бумагу. Потом отредактировала этот текст, что-то выбросила, что-то переставила – и… Летучка в тот день была необычно-бурная. Коллеги говорили, что у нас получилась особенная, живая, яркая по речи передачи. Кто-то ворчал: много оговорок, каких-то ненужных слов. Поспорили. Никаких решений не принимали. С той поры я по написанному тексту больше не работала. Через некоторое время о той тяжеловесной практике забыли напрочь. Для себя я решила: чтобы не возиться с расшифровкой и не загружать оператора, нужно научиться самой монтировать магнитофонную пленку без текста, на слух. Чем я вскоре довольно лихо и овладела.

Середина 50-х и начало 60-х годов было временем довольно бурным. На Волге под Городцом строилась Горьковская ГЭС, одна из первых в череде волжских гидроэлектростанций. Бывала я там не раз. Любила встречаться с сормовичами – очень был на заводе колоритный рабочий люд. Мой самый любимый радиокорреспондент Анатолий Ерёмченко много занимался Волгой, речными судами, грузовыми и пассажирскими. Он рассказал мне о том, что сормовские конструкторы придумали небывалое судно на подводных крыльях. Мне чудо как повезло: я попала в качестве корреспондента на пробный рейс первой «Ракеты», которая шла из Горького в Казань. Было это в начале осени 1957 года. Тогда я впервые увидела знаменитого конструктора Ростислава Евгеньевича Алексеева. За штурвалом летящего корабля стоял бывший легендарный летчик Михаил Девятаев, известный тем, что во время войны с товарищами улетел из немецкого плена на вражеском самолете. «Ракета» домчалась до Казани всего за 8 часов, тогда как рейсовый теплоход пыхтел туда около суток, столько же шел и поезд. В том первом рейсе я записала небольшое интервью с конструктором Алексеевым и долгие долгие годы хранила его в своем заветном архиве.

…Больше чем через полвека − летом 2009, гуляя по Нижегородскому откосу, увидела я летящий мимо откоса корабль на подводных крыльях. Добрый мой приятель, сормовский корабел Владимир Андреевич Голубев сказал: «Теперь наши крылья улетели в Финляндию. Там теперь делают крылатые корабли. А у нас…» − и огорченно махнул рукой.

В 1957 году летом во время своего отпуска поехала я в Москву и представилась в молодежной редакции Всесоюзного радио. Народ там оказался занятный, как сейчас говорят, «отвязный», ко мне проявили интерес и внимание, даже пристроили поработать на V1 Всемирном фестивале молодежи и студентов, который две недели шумел и искрился в Москве. Завязавшиеся знакомства имели продолжение в будущем.

В конце пятидесятых с легкой руки тогдашнего генсека Никиты Хрущева страна сеяла и выращивала кукурузу, продвигая ее с южных районов на север. Комсомол в этой кампании был задействован по полной программе, и начались мои поездки на кукурузные поля. Тогда я познакомилась с замечательной девушкой Дусей Кулеминой, звеньевой из Починковского района. Я ездила к ней не один раз, бывая в Горьком, заходила и она ко мне в редакцию, словом, подружились мы на долгие годы. Дуся Кулемина стала в области маяком, делегатом и депутатом разных представительских органов, Героем соцтруда. А у меня в 1960–м году в столичном издательстве «Молодая гвардия» вышла первая документальная книжечка «Девушка из Кочкурова».

На те же примерно годы пришлась памятная целинная эпопея. Комсомольские эшелоны мчались в Сибирь, в Казахстан и весной 1961 года мне позвонили из «молодежки» Всесоюзного радио: собираем выездную бригаду на целину, включаем нескольких редакторов из разных областей, поедешь? Очень хотелось, но как на два месяца оторваться от собственной редакции?.. Пошла в комсомол, в обкоме уже было немало друзей, оттуда позвонили в ЦК комсомола, оттуда – в обком партии. Председателем Горьковского радиокомитета был у нас в те годы Николай Иванович Морозов, опытный партийный работник. Партия сказала: «Надо!», и ее солдат ответил: «Есть!» И чудо случилось: меня отпустили с твердым наказом как можно больше набрать материалов о горьковчанах. Работа в выездной московской бригаде дала мне очень много с профессиональной точки зрения − кроме московских «молодежников» и таких же, как я, редакторов из областей, рядом работали собкоры редакции «Последних известий» Всесоюзного радио, а это уже была особая планка. Два месяца колесили мы по целинным степям Казахстана, прямо из передвижных автобусов передавали уже готовые передачи в Москву. Мои блокноты распухали от записей. Немало встретила я там земляков-горьковчан, потом еще долго рассказывала о них в своих передачах, а очерк о коммунисте, директоре совхоза «Армавирский» Викторе Авдеевиче Спиридонове, отдавшем целине не только труд, но и свою жизнь, получил премию на Всесоюзном радио и похвалу – в своей редакции. В том же году в Горьковском издательстве вышла моя вторая небольшая книжечка-репортаж «Целина 61».

Побежали годы. Дороги, знакомства, встречи и передачи, передачи: информация, репортажи, очерки, документальные композиции, с которыми я любила работать.

В июле 1965 года в моей трудовой книжке появилась еще одна строчка: «Освободить от работы в комитете в связи с переходом на другую работу». Подписал этот приказ Николай Иванович Морозов. К этому времени у меня за плечами был десятилетний стаж работы на радио, накопленное профессиональное умение, кое-какие амбиции. Теперь работать я намеревалась в Москве. Прежде чем подписать мое заявление, председатель Комитета долго и обстоятельно со мной разговаривал, словно хотел уберечь от неверного шага. Я призналась ему, что в Москве никто меня с готовыми благами не ждет – не было ни прописки, ни жилья. Правда, на Всесоюзном радио я уже не чувствовала себя «никем и звать никак», обзавелась друзьями, мои передачи шли в программах радиостанции «Юность», письма теперь мне приходили со всей страны из разных далеких адресов. Но все равно, я бросалась в неизвестность как в омут головой. «Ну, смотри, − сказал тогда Морозов, − перо его зависло над листком бумаги, − и как-то очень по-отечески добавил: «тебе жить» − И поставил свою четкую твердую подпись.

Конечно, в глубине души я рассуждала весьма легкомысленно: не получится в Москве, сюда-то я всегда смогу вернуться. Здесь дом, отец, дочка у бабушки, учится, в родном городе и стены помогают…

В конце концов, все сложилось. Только не сразу. Мой московский «марафон» до обретения собственного жилья, устойчивой должности в штате занял долгих семь лет. Радиостанция «Юность» быстро набирала популярность, при редакции была создана группа корреспондентов, за которыми закрепили несколько регионов страны: за мной были Центральные области и Поволжье, были такие же «фрилансеры», в Сибири, в Грузии, на Украине. Это была своего рода корреспондентская сеть, но не официальная, какую содержала головная редакция «Последних известий». Зарплату нам не платили, работали мы только на гонорарах, но зато ездили – от души. Эти годы я жила в дороге. В поездах, самолетах, дальних поездках, которые неизменно завершались… на горьковском вокзале. Свободные от редакционной текучки, мы были свободны для командировок, быстрых и дальних, что очень устраивало редакцию. Возможности Всесоюзного радио были не сравнимы с областным радиокомитетом, нас нередко отправляли в поездку на оборудованных звукозаписывающей аппаратурой машинах – так я исколесила Белоруссию и Украину, Молдавию, Прибалтику, не говоря о Поволжье; долгими были поездки на Дальний Восток, в Тюменский край, где в те годы только начинались великие газонефтеносные открытия. Однажды в день своего рождения я оказалась на буровой, буровики ожидали, что вот-вот ударит нефтяной фонтан, пойдет нефть. Это случилось под вечер, и мы увидели, как ликуют люди, когда тяжкий труд одарил их ожидаемым результатом. Из-под земли била струя нефти, они плясали поодаль, обнимались, мазали лица теплой жирной нефтью, а мы бегали вокруг, вытянув удочки с микрофонами, стараясь записать как можно больше звуков. Вечером был праздничный ужин, и кто-то из наших сказал, что 82 буровая родилась в один день с Верой Соколовской – у меня и вправду был тогда маленький личный праздник. Инженер-геолог Аркадий Тян ушел куда-то, потом вернулся и поставил передо мной бутылку с темной жидкостью. «У нас здесь сухой закон, сказал он, − но вот это примите от нефтяников на память о нашем общем празднике». На бутылку была наклеена этикетка с аккуратной надписью: «Вере Соколовской в общий с буровой день рождения»... Дальше следовали какие-то цифры, которые обозначали характеристику нефти. Дорогой подарок я привезла в музей редакции. Бутылка с нефтью долгие годы там красовалась, потом при многих переездах куда-то исчезла.

Жила я в те годы на колесах и с тем большей радостью приезжала в Горький. Отписывалась по поездкам, делала передачи, что-то звучало и на горьковском радио – земляки встречались мне повсюду. Часто печаталась я и в «Ленинской смене» − материала хватало на всё. Где-то году в 1972-м я задумала путешествие по родному краю. Выпросила в Москве машину со звукооператором и отправилась по адресам своей журналистской молодости. За основу взяла интервал в 10 лет, подняла блокноты, с кем-то созвонилась, куда-то поехала без предупреждения. Повидалась я со своими героями: колхозной звеньевой, королевой кукурузных полей Евдокией Кулёминой. Теперь она работала председателем сельского совета в своем родном Кочкурове. Навестила колхоз имени Ленина, где работал председателем Петр Михайлович Соколов, когда-то сормович-тридцатитысячник, приехавший по партийному призыву поднимать сельское хозяйство; съездила в семеновскую Хохлому к художникам и дивным мастерицам росписи по дереву, побывала на Горьковской ГЭС и у Городецких кружевниц, потолковала с партийными секретарями, до которых поднялись мои бывшие друзья по комсомолу, даже на теплоход «Ленин» попала, − здесь когда-то записывала я знаменитого на всю Волгу волжского капитана Белодворцева, ну и, конечно Автозавод, куда же без него?

Интересный тогда получился цикл передач, который я назвала «Письма из Волжского края»; десять передач прошли и в Горьком, и по Всесоюзному радио, конечно, тоже.

Не отпускала меня моя нижегородская отчина, хотя годы брали свое, и я все больше укоренялась в Москве. На радиостанции «Юность» скучать не приходилось, коллектив был молодой, творческий, каждому хотелось себя проявить, возможности это позволяли. Я ни разу не пожалела о своем решении уехать из Горького, тем более, что, уехав, я не изменила себе, выбранной профессии, только перешла на другой уровень, открывший передо мной другие возможности.

В 1990-м году многое изменилось не только в стране, но и в системе радиовещания. Гостелерадио как структура перестала существовать, но судьба еще раз выбросила мне козырную карту. В новой демократической России создавалось новое радио. С нуля. С первого колышка. С первого – 10 декабря 1990 года – выхода в эфир. Строить «Радио России» была приглашена группа журналистов радиостанции «Юность». Среди тридцати первопроходцев оказалась и я. Как кольцо на старом дереве, закладывался еще один жизненный цикл. К тому времени я могла уже быть на заслуженном отдыхе. Но почему-то отдыхать не хотелось, новое дело притягивало с такой же силой, как в молодые годы. В новой структуре можно было выбрать любую должность – ведущего программ, комментатора, я же решила создать отдел писем. Чтобы оставаться рядом с людьми, моими слушателями. В первой же передаче нового радио я обратилась к ним: «В трудные минуты человек всегда ищет того, кто готов его выслушать, поддержать участием и советом. Сейчас мы все, и страна, и Россия и каждый в отдельности переживаем непростые и малопредсказуемые времена. Можно или забиться в свою нору и плотнее прикрыть двери, или, напротив, выйти к людям. Что бы там ни говорили, именно советский образ жизни сделал из нас людей коллектива. В разноголосице или сумбуре чувств, мнений и предложений, может, найдет человек для себя ту спасительную соломинку, которая поможет ему выплыть или побороть отчаяние». С этого обращения начиналась моя авторская передача по письмам «Из России – с любовью», которая прожила в эфире без малого 12 лет. Сколько же принесла она мне профессиональной радости, знакомств, дружеских отношений, скольким людям мы помогли, какие открывались нам человеческие истории.

Об этой передаче, о людских историях и сердцах я могла бы написать книгу, и было бы в ней все: и жизнь, и слёзы, и любовь. К тому времени, когда я передачу закрыла – это случилось в марте 2002 года, многое изменилось в стране, я реально ощутила, как истаивает в моих слушателях надежда на перемены, подпитывавшие их все эти годы становления «новой России». Мои сограждане, те, кого мы относим к «простым людям», просто устали надеяться. Наверное, я тоже устала. И приняла решение поставить точку. И в передаче, и в своей штатной работе на радио. Еще около трех лет я продолжала работать рядом со своей редакцией, вела несколько проектов, один из которых тоже был связан с письмами. Он был посвящен юбилейной дате, 60-летию Победы, слушатели вспоминали в своих письмах о том, как жили в годы войны в тылу, цикл так и назывался «Участники Победы».

Наверное, будет лишним говорить здесь о том, что с переходом на работу в Москву я не забывала, откуда я родом. Москва – город – Вавилон и мне всегда казалось чрезвычайно важным не потерять себя, не растерять того, чем напитала меня моя малая родина. В больших проектах, которые мне удалось реализовать на радио, при случае, я старалась рассказывать и о своем городе, о Волге и земляках, об этом всегда было что поведать стране и миру.

Не вспомню, в каком году, попросил разрешения приехать ко мне в Москву горьковский радиожурналист Женя Филатов. Сказал, что хочет записать со мной интервью в связи с юбилейной датой радио. Я была рада с ним встретиться, поскольку Женя пришел на горьковское радио, ещё в то время, когда я вела там молодежные передачи. Он заканчивал Университет и пробовал себя в профессии. Паренёк он был интересный, начинал с детских передач, потом развернулся и работал на Горьковском радио долго и очень успешно. Ушел он из жизни несправедливо рано, но тогда мы замечательно с ним поговорили, повспоминали, а вспоминала я практически то, о чем здесь написала. Может, только забыла ему сказать, что было время, когда звали меня в газету, ещё в начале 50-х в Горьком образовывалась телестудия – можно было переметнуться туда, но нет, радио все долгие годы было и оставалось для меня счастливо обретенной профессией.

НА ГЛАВНУЮ